– Вот так-то лучше, а то, знаешь, я уже насмотрелся в твои чёрные глаза вдоволь, – опять с упреком давит на меня.

Маг выглядит слегка помятым, сидит на стуле возле огромной кровати, на которой, собственно, я и лежу. Возле стула столик с кипой бумаг, он их, наверное, читал, пока не очнулась «любимая» жена. Вот лучше бы не отвлекался от работы, честное слово! Это не его спальня, хотя в прошлое наше «общение» я ее толком и не успела рассмотреть, сначала орала от боли, а потом чуть не стонала от вожделения. Кстати об этом: как же рада, что у меня сейчас все тело болит, а то даже подумать страшно, чем может закончиться эта наша встреча наедине. Почему-то предыдущие ни к чему хорошему не приводили, так что есть определенные опасения.

– Проснулась? – слышу откуда-то издали женский голос и удивленно приподнимаюсь, чтобы разглядеть, кому он принадлежит.

Надо же, сестра его. В одном халате, с полотенцем на голове читает какую-то газету с чашкой чая в руке. Сейчас, наверное, утро, неужели я целую ночь здесь проспала?

– Может, тогда кофе заваришь нам, раз уж тебе полегчало? А то эту дрянь пить невозможно!

От наглости этой фразы аж рот приоткрылся. Что вообще здесь происходит?

– Она тебе не служанка, Серафима. Приготовь сама, ну или лучше пей чай. Он хотя бы вполне пригоден для питья, – отвечает сестрице маг, потеряв ко мне интерес и уставившись в свои бумаги.

– Да знаю я, просто подумала, раз уж ты всех слуг выгнал, может виновница что-нибудь приготовит. В конце концов, она простолюдинка, они для такой работы и существуют.

Руки вспыхивают сами, только успеваю их поспешно отодрать от одеяла, чтобы не устроить пожар. Вот же высокомерная.… Додумать не успела, стул, на котором эта сестрица сидела, вдруг проскрипел по полу и полетел в открытую дверь.

– Вальтер! – вопит дамочка, но дверь перед ее носом захлопывается, не давая войти в комнату.

В некоторых случаях магия все-таки полезна. Смотрю на свои нормальные руки, а затем на мужа. В некоторых, но не в моем случае.

– Это что было? – с претензией спрашивает.

– А что это было? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Это я тебя спрашиваю, – как-то быстро он выходит из себя.

– Родовой огонь, я полагаю.

– Я не об этом! А о том, что ты с собой вытворила на полигоне! – вон как на меня смотрит, ещё чуть-чуть и прибьет.

– А что я натворила? Мы же сражались, вот и всё, – пытаюсь быть как можно более безобидной, но этим лишь еще больше вывожу его из себя.

– Сражались? Да ты чуть не померла и полстолицы не разнесла! Если бы не твоя полоумная подруга, тебя бы уже повесили, на пару со мной и министром.

Официальные бумаги полетели в разные стороны, когда муж резко встал и навис надо мной. Это что же там такое было-то? Хоть убей, не помню! Хорошо хоть Клара была рядом, одна она меня в таком состоянии и может остановить. Глаза мужа загораются синим родовым огнем, когда я нарочито безразлично хмыкаю.

– И что это значит? – он нагибается к моему лицу, опершись рукой на шикарное изголовье кровати.

Какие-то мысли знакомые, когда вижу эту деталь кровати. Кажется, к подобной я его ручки и привязывала своим любимым шарфом. Как же мне его не хватает, не мага, шарфа. А он спалил его, просто так, даже не заметив. Вот гад же! Глаза укрывает синяя пелена от злости, и я ее слегка пугаюсь. Настолько, что хочу резко сесть, но вместо этого ударяюсь лбом в подбородок мага.

– Чёрт! – ругаюсь, отворачиваясь в другую сторону.

– Ты не ответила, ну и плевать. Теперь ты и близко не подойдешь к этим своим настойкам, не хватало, чтобы ты себя убила и меня заодно, выпив очередную дрянь.

– Что значит «не подойду»?! – подскочила от негодования на кровати.

– То и значит! Никакого училища, никаких занятий, колбочек, трав и остального! Даже сахар в кружке перемешивать не будешь.

А не одурел ли он такое говорить и требовать? Это что еще за наезды такие?!

– По какому праву ты мне указываешь? И вообще, где моя сумка?!

– По праву мужа! Ты сама для себя несешь опасность, а значит и для меня! И если продолжишь препираться, то вообще в доме тебя запру!

– «Препираться»? Это моя жизнь, и ты мне не указ! И тем более не муж, чтобы там у нас на спинах не написано!

– Да что ты говоришь?! Пока вот та самая печать на наших спинах остается, твоя жизнь принадлежит мне и никому больше. Так что, если не хочешь доживать свой век в камере тюрьмы где-нибудь на краю мира, ты будешь меня слушаться, поняла?

– Нет!

– Да! – кричит на меня, хватает за руку и резко дергает на себя. – Да, Пенелопа, да! В этот раз твоё упрямство и глупость стоили тебе свободы.

Молчу, смотря на него зло, но ничего не говорю.

– Отлично, кажется, теперь мы поняли друг друга! – он улыбается, но очень противно.

Отпускает мою руку, отходит на несколько шагов от кровати. Как будто что-то вспоминает и подходит снова ближе.

– Ты проспала несколько дней. Сегодня вечером будет королевский бал в честь эльфийской принцессы. Ты пойдешь на него со мной, конечно же, не в роли жены. Лучше будет, если никто не узнает о нашей свадьбе, тем более что у нас Брачная Метка. В другом случае меня попытаются достать через тебя. Поняла ситуацию?

Мне не нравится его надменность, хочется плюнуть ему в лицо.

– Я хочу домой, – говорю сквозь зубы.

– Теперь твой дом здесь, рядом со мной, жёнушка. Так я хотя бы уверен, что ты не умрешь раньше того времени, когда я узнаю, как снять эту метку с наших спин и развестись. Но я спрашивал у тебя другое: ты меня поняла?

– Да, – бросаю сухо, мысленно уже придумывая план побега из этой тюрьмы.

– Отлично, Серафима займется подготовкой тебя к балу. На нем ты будешь ее подругой, надеюсь это тебе понятно?

Не отвечаю, ярость буквально рвётся наружу. Огонь загорается снова, поднимаю руки над покрывалом, хотя хочу поджечь здесь все, абсолютно все! Особенно его, хотя знаю, что он не сгорит. От огня чешутся руки, но я терплю, потом, когда он меня оставит, почешу.

– И да, можешь поджечь тут все, мне все равно. Вот только это никак тебя не спасет, а спать на сгоревшем матрасе очень неудобно.

Он подбирает магией бумаги и садится обратно в кресло, вместо того чтобы уйти. Мне же пока не хватает сил, чтобы это сделать. Будь у меня моя сумка, я бы исцеляющее зелье выпила, да и в него ядом каким бросила, а так… Так я совсем беззащитна перед ним, и мне это не нравится.

Часть 20. Бал, напряжение, танец и мятеж.

Часть 20. Бал, напряжение, танец и мятеж.

Вальтер

Женская солидарность ужасная вещь, проявляется внезапно и всегда не вовремя для мужчин. Кто мог подумать, что моя женушка так быстро сговорится с сестрой. Нужно было оставить их наедине всего на пару часов, и все – они уже лучшие подруги. Ну что у них общего? Одна – светская красавица, которую кроме денег, шмоток и мужиков ничего не интересует. Вторая… Вторая – моя жена. Судя по досье, женушка у меня образцовая студентка, надежда всего зельеварения, будущий мастер настоек. Но что-то у меня сложилось впечатление, что она – скорее сумасшедшая ведьма, что расхаживает с кучей опасных ядов в сумочке.

Тяжело вздыхаю, нахожу ее взглядом в зале. Неприметная в толпе среди разодетых придворных и именитых гостей, подпирает стенку с видом мученика. Это сейчас ее никто не замечает, особенно на фоне разодетой Серафимы, стоящей рядом. Видели бы они, как моя женушка выглядела раньше, всего за полчаса до нашего приезда во дворец. Темно-синее платье, само по себе показывает, что она часть моего рода, на официальные приемы в цвета родов Огня никто не имеет право одеваться, кроме них самих. Но дело не в том, что платье было этого цвета, дело было в вырезе во всю спину. Я – дурак, заметил его слишком поздно, пока в машине жена накидку не сняла. Оказывается, это она подговорила Серафиму ей такое платье достать, чтобы засветить надпись во всю спину. А я засмотрелся на ее красивую мордашку, волосы, грудь и ничего не заметил. Пришлось в срочном порядке приказывать комиссарам платье новое искать. Нашлось лишь серое, прислуги, так что Пенелопа, которая должна была играть роль подруги Серафимы, теперь стала не то ее служанкой, не то нянькой. Хотя это именно Серафиме вменено в обязанности за ней приглядывать, на деле же женушка в пятый раз забирает у сестрицы бокал, не давая ей напиться в стельку, как обычно. Слежу за этой парочкой тайком, а то мало ли, на что они способны? Ох, чувствую, натворят они дел.