– Ты же тоже что-то задумал, – шепчет, пока прохожусь поцелуями к ее груди и хватаю ртом сосок, заставляя ее тем самым судорожно вдохнуть. – Почему я должна тебе рассказывать, а ты мне нет?

Ее рука сжимает волосы на моей макушке, когда кусаю за сосок, наказывая за вредность.

– Ты не спрашивала, – делаю укол в ее сторону, сжимая в руке мягкую грудь.

Она мстит мне, пройдясь ногтями по спине и сдвинув бедра в сторону. В ответ сжимаю ее за задницу, возвращая её тело обратно под себя, и заставляю снова обнять бедра ногами.

– Так что ты задумала? – сжимаю рукой ее шею и позволяю ей сжать мои плечи, вонзить в них ногти, пока мы оба боремся с желанием.

– А что ты задумал? – на ее лице кривая улыбка, не настоящая, ибо я понимаю, что ей на самом деле не интересен мой план, она уже все для себя решила.

Тошнит уже от ее решительности! Или, возможно, меня так сильно бесит, что она все ещё не теряет надежду сделать все по-своему. Хочет спасти свою драгоценную семейку? Как же меня раздражает ее верность семье. Ну что в них такого хорошего, для чего нужно их спасать?

– Ты же знаешь, армия близко, им не убежать, – резко становлюсь серьёзным и даже отстраняюсь от нее. – Для тебя будет лучше, если ты просто не будешь…

– Не буду тебе мешать схватить ведьму? – в ее голосе сарказм. – Или что ты там с ней собрался делать?

От ее вспышки ревности слегка теплеет на сердце.

– Ты что ревнуешь? – приподнимаю бровь, скользя рукой с ее бедра к груди и сжимая ее.

– А что, не имею на это права? – ее ответ заставляет перестать иронично улыбаться и посмотреть на нее по-другому.

Значит, теперь она считает, что имеет на меня права. Я могу ошибаться, но Пенелопа не собиралась афишировать наши отношения перед родственниками, пока ее сестрицы не начали ко мне приставать. Да ещё и о ведьме она не собиралась мне рассказывать, пока я не рассказал о Миле. Похоже, у моей жёнушки есть слабое место: она собственница и ревнивица.

– Ты ее не убьешь, – говорю ей без тени улыбки, попросту приказываю, хотя то и дело хочется улыбнуться.

– И ты ее не убьешь, а в итоге все умрут, Вальтер, – тоже становится серьёзной, приподнимается на локтях, гордо вскинув подбородок.

Мы находимся очень близко друг к другу, сто́ит лишь немного податься вперед и снова поцелуемся, но ее слова не дают и шанса сделать это.

– Посмотрим, – уклоняюсь от прямого ответа, потому что живая ведьма мне теперь ни к чему, но не хочу, чтобы жена об этом знала.

Мой ответ явно ей не нравится, отводит взгляд, а затем снова ложится на спину и закрывает рукой глаза. Лучше бы она просто сказала, как есть, чем отмалчивалась и тянула время. Ложусь рядом, поворачиваюсь на бок и сжимаю ее лицо руками, заставляя посмотреть на себя.

– Хватит переживать, я со всем сам разберусь, – требую у нее, смотря в красные глаза. – Тебе нельзя волноваться.

– Тогда зачем ты сказал мне, что все мои родные умрут? – дергается от меня, но я не даю ей отвернуться.

– Было бы легче, если бы ты не знала, что с ними произойдет? – иронично закатываю глаза.

– Тебе бы было легче, – тихо отвечает Пенелопа, пока ее пальцы нежно ласкают мою щеку, обводя скулы, спускаясь к губам и почти невесомо обрисовывая их контур. – Мне бы было легче.

Мне не нравится ее сожаление, дергаю головой, чтобы отбиться от ее ласки, но она настойчиво тянет ко мне руки. Поглаживает если не лицо, то шею и плечи, вызывая мурашки на коже и желание продолжить с того места, где мы остановились.

– Значит ложь для тебя предпочтительней правды? – отрезвляю и себя, и ее вопросом.

– Нет, просто – Пенелопа слабо улыбается, глаза блестят, – если бы солгал, это значило, что ты переживал, думал обо мне и хотел, чтобы я не чувствовала всю эту боль.

Закрывает глаза, нас отделяет от силы сантиметров пятнадцать, но мы словно на разных концах мира, никогда не будем рядом. Мои чувства заглушают ее. Не понимаю, тронули ли меня ее слова, потому что тону в ее боли так, что сердце болит. Должен почувствовать ее любовь, поверить, что она действительно меня любит, чтобы эта боль ушла, но я не верю. Я не могу ей доверять, больше никому не смогу.

– Но ты только используешь меня, – она улыбается, тихо смеется, прижимаясь лбом к моим губам и накрыв мои руки своими.

– Пенелопа, – пытаюсь что-то сказать, чтобы остановить подкатывающуюся к ней  истерику или наш начинающийся скандал.

– Но, знаешь что, Валь? – она снова смотрит мне в глаза, говорит в губы, обжигая дыханием. – Ты используешь меня, а мне все равно. Самое жестокое то, что я даже ненавидеть тебя не могу.

По ее щекам стекают слёзы, но она улыбается так искренне и пугающе, словно сумасшедшая, словно ведьма. Глаза горят синими огоньками, боль все усиливается. Сложно представить, как больно ей, если мне не то, что смотреть на нее больно .

– Твоя жестокость не имеет границ, – шепчет, легонько целуя, отчего боль становится меньше, – но знаешь, Валь, я тоже умею быть жестокой.

Прижимаю к себе, закидываю ногу себе на бедро, подминаю под себя и резко вхожу. Мы занимаемся любовью под скрип кровати и гул метели на улице, молча, не издавая больше ни звука, не целуясь и не останавливаясь. Ее боль – моё наказание, она не отступает, не утихает. Кажется, понял, почему все время оставался с ней рядом, не уходил и заставлял себя чувствовать чужие эмоции к себе. Я наказывал себя, потому что какая-то часть меня ей верит или, по крайней мере, жалеет бедняжку. Именно эти чувства никогда не дадут мне оставить ее, а не ребёнок или метка.

Часть 31. Свадьба

Вальтер

Утро началось шумно и как-то совсем неожиданно.

– Где жених? – закричал какой-то мужчина на улице, и в ответ ему загудела толпа, и заиграл баян.

Неровный хор голосов запел какую-то народную песню, и я так резко сел на кровати, аж голова закружилась. Что происходит? Во рту пересохло, мышцы ноют, особенно руки и бедра, мы вчера точно занимались любовью, как в последний раз, до изнеможения, не помню даже, как уснул. Шум не прекращается, такое впечатление, что ещё и приближается, рискуя разбудить Пенелопу. Обернулся, чтобы проверить жену, и не нашел ее на кровати, лишь скомканное одеяло и вмятина на подушке, хранящей её запах. Сердце пропустило удар, повернулся к своей стороне кровати, ее рюкзака нет, только мой.

Сбежала?

Быстро поднимаюсь, на ходу одеваясь и подхватив рюкзак, иду к выходу. Достаю скомканную заколдованную бумагу и, написав одно-единственное слово, сжигаю ее родовым огнем. Теперь Катрина получит моё сообщение и придёт. Открываю дверь, но выйти не могу, какие-то мужчины заталкивают меня обратно.

– Надо же, и правда, жених! – первым заговорил какой-то толстяк с усами, разводя руками и дыша на меня перегаром.

– Ты куда собрался, дорогой? – ещё один высокий мужчина рядом с ним перекрыл мне дорогу.

– Пропустите, – попытался оттолкнуть, но за спинами странной парочки появились ещё люди, мужчины и пресловутый баянист.

Заиграла мелодия и среди толпы подвыпивших мужиков появился тесть собственной персоной, такой же пьяный, как и вчера. Растолкав мужчин, он бросился меня обнимать, со словами «дорогой зять». Его веселье и смех остальных мужиков, как-то не нашли во мне отклика. Раздраженно отступил и отодвинул старика в сторону, но за плечо удерживаю.

– Где Пенелопа? – спрашиваю громко, чтобы переорать баяниста и толпу пьяных сельчан, горланящих невпопад какую-то песню.

– Долго же ты спал, все уже почти готово, – мямлит, радостно улыбаясь, старик, чем раздражает до чёртиков. – Несите костюм!

– Сейчас приоденем тебя, красавчик, – похлопал меня по плечу толстяк с усами.

– Мне не нужна одежда, – отмахиваюсь от них, ибо нервы уже сдают. – Где моя жена?

– Жена? – удивленно таращит свои глазки толстяк, а затем заливается смехом. – Слышали парни? Да ему уже не терпится сделать нашу Кнопу своей женой!

– Во городские – быстрые! Сначала жениться надо! – поддержал толстяка высокий с улыбкой.